Приключения тома сойера - марк твен - том и бекки в пещере. Приключения тома сойера - марк твен - том и бекки в пещере Бекки тэтчер какая она из тома сойера
». Одноклассница и подружка Тома Сойера .
Характеристика персонажа
Бекки - сестра Джефа Тетчера и дочь судьи Тэтчера. Она носит длинные золотистые волосы , заплетённые в косу.
В романе первые романтические чувства девочка испытывает к Тому Сойеру. Том влюбляется в неё в тот момент, когда видит в первый раз. Он сразу оставляет свою бывшую «невесту» - Э́ми Ло́уренс. В знак своей любви Бекки дарит Тому анютины глазки . Но когда Бекки случайно, от проговорившегося Тома, узнаёт, что у него уже была подружка Эми, она серьёзно обижается и начинает плакать. Том, чтобы успокоить девочку, дарит ей свою главную драгоценность - медную шишечку от тагана , но Бекки не принимает подарка.
Тем не менее Том и Бекки мирятся после того, как Том спас Бекки от расправы за разорванную книгу учителя.
Ключевой сценой книги является повествование о том, как Том и Бекки заблудились в пещере.
Напишите отзыв о статье "Бекки Тэтчер"
Примечания
Ссылки
- Бекки Тетчер (англ.) на сайте Internet Movie Database
- на сайте etext.virginia.edu (англ.)
|
||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бекки Тэтчер
Естественно, из такого объяснения я ничего толком не поняла, но переспрашивать было стыдно, и я решила подождать, что же она скажет дальше. Но, к сожалению или к счастью, от этой смышлёной малышки не так-то просто было что-то утаить... Хитро глянув на меня своими огромными глазами, она тут же предложила:– А хочешь – покажу?
Я только утвердительно кивнула, боясь спугнуть, так как опять ожидала от неё чего-то очередного «потрясающе-невероятного»... Её «цветастая реальность» куда-то в очередной раз исчезла, и появился необычный пейзаж...
Судя по всему, это была какая-то очень жаркая, возможно восточная, страна, так как всё кругом буквально слепило ярким, бело-оранжевым светом, который обычно появлялся только лишь при очень сильно раскалённом, сухом воздухе. Земля, сколько захватывал глаз, была выжженной и бесцветной, и, кроме в голубой дымке видневшихся далёких гор, ничто не разнообразило этот скупо-однообразный, плоский и «голый» пейзаж... Чуть дальше виднелся небольшой, древний белокаменный город, который по всей окружности был обнесён полуразрушенной каменной стеной. Наверняка, уже давным-давно никто на этот город не нападал, и местные жители не очень-то беспокоились о «подновлении» обороны, или хотя бы «постаревшей» окружающей городской стены.
Внутри по городу бежали узенькие змееподобные улочки, соединяясь в одну-единственную пошире, с выделявшимися на ней необычными маленькими «замками», которые скорее походили на миниатюрные белые крепости, окружённые такими же миниатюрными садами, каждый из которых стыдливо скрывался от чужих глаз за высокой каменной стеной. Зелени в городе практически не было, от чего залитые солнцем белые камни буквально «плавились» от испепеляющей жары. Злое, полуденное солнце яростно обрушивало всю мощь своих обжигающих лучей на незащищённые, пыльные улицы, которые, уже задыхаясь, жалобно прислушивались к малейшему дуновению, так и не появлявшегося, свежего ветерка. Раскалённый зноем воздух «колыхался» горячими волнами, превращая этот необычный городок в настоящую душную печь. Казалось, это был самый жаркий день самого жаркого на земле лета.....
ТОМ И БЕККИ В ПЕЩЕРЕ
В воскресенье утром, чуть только стала заниматься заря, Гек в потемках взобрался на гору и тихонько постучался к старику валлийцу. Все обитатели дома спали, но спали тревожным сном, потому что не успели еще успокоиться после ночных треволнений. Из окна спросили:
- Кто там?
Гек негромко ответил испуганным голосом:
- Пожалуйста, впустите! Это всего только я, Гек Финн.
- Перед этим именем, мальчик, дверь нашего дома всегда открыта и днем и ночью. Добро пожаловать!
Странно прозвучали эти слова в ушах маленького бродяги. Никогда еще он не слыхал таких приятных речей. Он даже и припомнить не мог, чтобы кто-нибудь сказал ему: “Добро пожаловать!” Дверь тотчас отперли. Гека усадили на стул, а старик и его молодцы-сыновья стали торопливо одеваться.
- Ну, дружок, я думаю, ты здорово голоден. Завтрак будет скоро готов, чуть только взойдет солнце, - и горячий завтрак, будь покоен! А я и мои мальчики думали, что ты переночуешь у нас.
- Я страсть перепугался, - объяснил Гек, - и дал стрекача. Как вы начали палить из пистолетов, я побежал что есть духу и целых три мили бежал без передышки. А теперь я пришел разузнать насчет этого дела, и нарочно до свету, чтобы не наткнуться на них, на чертей, даже если они уже мертвые.
- Бедняга, тебе худо пришлось в эту ночь: вид у тебя очень измученный. Ну не беда! Вот постель; как позавтракаешь, так и ложись… Нет, милый, они не убиты, - и это нам очень досадно. Видишь, как оно вышло. По твоему описанию мы знали, где их захватить; подкрались к ним близко-близко, - ведь на этой тропинке между кустами сумаха темно, как в погребе. Остановились так шагах, должно быть, в пятнадцати, и вдруг… - что ты думаешь? - вдруг я чувствую, что вот-вот чихну. Экая, ей-богу, беда! Я и так и сяк, все стараюсь сдержаться, но ничего не поделаешь - чихнул-таки что есть мочи. А шел я впереди, держа пистолет наготове. Только я чихнул, мошенники юркнули с тропинки в кусты, в кустах захрустели ветки, а я кричу своим: “Пали, ребята!” И стреляю туда, где хрустело. Мальчики тоже. Но негодяи пустились наутек через лес. Мы за ними. Мне сдается, что мы промахнулись. Перед тем как пуститься бежать, они тоже выпустили в нас по заряду, но пули просвистели, не сделав вреда. Едва только затихли их шаги, мы прекратили погоню, сбежали с горы и подняли на ноги полицейских. Те собрали людей и оцепили берег; а как только рассветет, шериф сделает облаву в лесу. Мои мальчики тоже пойдут. Хорошо бы нам знать, каковы эти разбойники с виду, - нам было бы легче искать. Но ведь ты, пожалуй, и не рассмотрел их в потемках?
- Нет, я заприметил их в городе и пошел вслед за ними.
- Отлично! Так говори, говори же, дружок, какие они из себя?
- Один из них старый глухонемой испанец, которого видели в нашем городе раз или два, а другой - такой жалкий оборванец, этакая мерзкая рожа…
- Довольно, милый… Мы знаем обоих. Встретили их как-то в лесу; они шатались у дома вдовы, а как завидели нас - наутек!.. Ну, ребята, живо к шерифу, позавтракать успеете и завтра!
Сыновья валлийца сейчас же ушли. Когда они направились к двери, Гек кинулся за ними и крикнул:
- Пожалуйста, ни слова о том, что я видел их!
- Ладно. Не хочешь - не скажем. Но ведь тебя только похвалили бы за это.
- Ой, нет-нет! Ради бога, ни слова!
Когда молодые люди ушли, старик обратился к Геку:
- Они не скажут, и я не окажу. Но почему ты не хочешь, чтобы об этом узнали?
Гек не стал вдаваться в объяснения, но только твердил, что он слишком уж много знает об одном из этих людей и не хочет, чтобы тот знал, что он знает, и что если тот узнает, то непременно убьет его.
Старик еще раз обещал хранить тайну, но спросил:
- Как это тебе пришло в голову следить за ними, дружок? Подозрительны они тебе показались, что ли?
Гек молчал, придумывая подходящий ответ. И наконец сказал:
- Видите ли, я ведь тоже бродяга - по крайней мере, так все говорят, и я не могу ничего возразить против этого. Вот я иной раз и не сплю по ночам, все хожу по улицам да думаю, как бы начать жить по-другому. Так было и в прошлую ночь. Уснуть я не мог, ну и бродил по улице, раздумывая об этих делах. А была уже полночь. Прохожу мимо старого кирпичного склада, что рядом с таверной “Трезвость”, стал у стены и думаю… И вдруг вижу - бегут мимо эти два человека и что-то несут под мышкой. Я так и решил, что краденое. Один курил, и другой захотел прикурить - вот они и остановились в двух шагах от меня. Сигары осветили их лица, и я признал в высоком глухонемого испанца - седые бакенбарды и пластырь на глазу. А другой был этот насупленный дьявол в лохмотьях.
- Неужели при свете сигары ты мог разглядеть его лохмотья?
Гек на минуту смутился.
- Уж не знаю, но, должно быть, разглядел…
- Ну, и что ж? Они пошли, а ты…
- А я за ними… да… Так оно и вышло. Хотелось узнать, что они такое затевают. Я проследил их до самого забора вдовы - до перелаза… Там я стал в темноте и слушаю: тот, в лохмотьях, заступается за вдову, а испанец божится, что изуродует ей все лицо… Ну, да ведь это я рассказал и вам и вашим обоим…
- Как! Глухонемой говорил?
Гек снова сделал страшную ошибку. Он всячески старался, чтобы старику даже и в голову не могло прийти, кто такой этот “испанец”, но его язык как будто поставил себе специальной задачей устраивать ему всякие каверзы. Гек несколько раз пытался загладить свою оплошность, но старик не сводил с него глаз, и ой делал промах за промахом. Наконец валлиец сказал:
- Слушай, милый, меня ты не бойся. Я ни за что на - свете не трону волоска на твоей голове. Нет, я буду защищать тебя… да, защищать! Этот испанец не глухонемой. Ты нечаянно проговорился, и теперь уж ничего не поделаешь. Ты что-то знаешь об этом испанце и не хочешь сказать. Доверься мне, скажи. И будь покоен - я тебя не выдам.
Гек посмотрел в честные глаза старика, потом нагнулся и шепнул ему на ухо:
- Это не испанец, это Индеец Джо!
Валлиец чуть не свалился со стула.
- Ну, теперь дело ясное, теперь я понимаю. Когда ты говорил про обрубленные уши и вырезанные ноздри, я был уверен, что ты это сам выдумал, для красоты, потому что белые люди таким манером не мстят. Но индеец! Это, конечно, совсем другое дело.
За завтраком беседа продолжалась, и, между прочим, старик сказал, что, перед тем как уйти, он с сыновьями зажег фонарь и осмотрел перелаз на заборе и землю вокруг перелаза, нет ли где пятен крови. Пятен они не нашли, но захватили большой узел с…
- С чем?
Если бы слова были молнией, и тогда они не быстрее сорвались бы с побелевших губ Гека. Глаза у него округлились, дыхание перехватило, и он уставился на старика в ожидании ответа. Валлиец, в свою очередь, смотрел на него три секунды… пять секунд… десять… и потом ответил:
- Узел с воровским инструментом… Но что с тобой?
Гек откинулся на спинку кресла, редко, но глубоко дыша, чувствуя несказанную радость. Валлиец серьезно, с любопытством смотрел на него и через некоторое время сказал:
- Да, связку воровских инструментов. Это как будто очень тебя успокоило? Но чего ты боялся? Что же, по-твоему, мы должны были найти?
Гек был прижат к стене. Старик не сводил с него испытывающих глаз. Мальчик отдал бы все на свете, чтобы придумать подходящий ответ, но ему ничего не приходило в голову, а пытливый взгляд старика все глубже проникал ему в душу. Ответ подвернулся нелепый, но взвешивать слова было некогда, и Гек еле слышно пролепетал наудачу:
- Я думал, что вы нашли… учебники для воскресной школы.
Бедный мальчик был слишком подавлен и не мог улыбнуться, но старик расхохотался так громко и весело, что у него заколыхалось все тело, и в конце концов, нахохотавшись вдоволь, объяснил, что такой здоровый смех - это все равно, что деньги в кармане, потому что он избавляет от расходов на доктора.
- Бедняга! - прибавил он. - Ты такой замученный и бледный… тебе, должно быть, сильно нездоровится. Оттого ты и мелешь чушь. Ну, да не беда, все пройдет. Отдохнешь, выспишься… как рукой снимет.
Геку досадно было думать, что он оказался таким простофилей и навлек на себя подозрение своей неуместной тревогой - ведь понял же он из разговора злодеев, там, у перелаза, что в узле, который они несли из харчевни, не было никакого сокровища. Впрочем, это была только догадка, наверняка он этого ее знал. Вот почему упоминание о находке так взволновало его.
Но в общем, он был даже рад, что произошел этот случай. Теперь он наверное знал, что в найденном узле нет - сокровища. Значит, все превосходно и ничего не потеряно. Да, дела как будто складываются очень неплохо: сундучок, должно быть, до сих пор остается в номере втором, обоих негодяев поймают сегодня же и посадят в тюрьму, а нынче ночью он и там без хлопот, никого не боясь, пойдут и захватят все золото.
Только что они кончили завтракать, как в дверь постучали. Гек поспешно спрятался, так как совсем не желал, чтобы кто-нибудь мог подумать, что он имеет хоть какое-нибудь отношение к ночному событию. Валлиец ввел в комнату несколько леди и джентльменов, в том числе и вдову Дуглас, и заметил, что на горе там и сям мелькают группы горожан, опешивших поглядеть на место происшествия. Следовательно, - новость уже стала известна.
Валлийцу пришлось рассказать посетителям историю этой ночи. Вдова стала благодарить его за то, что он спас ей жизнь.
- Ни слова, сударыня! Есть другой человек, которому вы, быть может, еще больше обязаны, чем мне и моим сыновьям, но он не позволяет мне назвать его имя. Нам и в голову не пришло бы пойти к тому месту, если бы не он.
Разумеется, слова эти возбудили такое любопытство, что даже главное событие отступило на задний план. Но валлиец только разжег любопытство гостей и не выдал им тайны. Благодаря этому их любопытство скоро передалось всему городу. Когда гости узнали остальные подробности, вдова оказала:
- Я уснула, читая в кровати, и все время спокойно опала. Почему вы не пришли и не разбудили меня?
- Решили, что не стоит, - ответил валлиец. - Думали так: негодяи едва ли вернутся - ведь они остались без инструментов и не могли взломать дверь. Зачем же было будить вас? Чтобы напугать до смерти? Кроме того, три моих негра до утра простояли на страже возле вашего дома. Вот только сейчас воротились.
Пришли новые посетители, и в течение двух часов старик только и делал, что повторял свой рассказ.
В это утро по случаю каникул в воскресной школе не было обычных занятий, но все-таки все спозаранку собрались в церковь. Повсюду только и говорили, что о страшном ночном событии. Все уже знали, что полиция до сих пор не напала на след злоумышленников. По окончании проповеди жена судьи Тэчера нагнала миссис Гартаер, двинувшуюся вместе с толпою к выходу, и сказала:
- Что же, моя Бекки так и проспит у вас весь день? Впрочем, я знала, что она до смерти устанет…
- Ваша Бекки?
- Да. (Испуганный взгляд.) Разве она не ночевала у вас?
- Нет.
Миссис Тэчер побледнела и опустилась на церковную скамью. Как раз в это время мимо проходила тетя Полли, о чем-то оживленно беседуя с приятельницей.
- Здравствуйте, миссис Тэчер! - сказала тетя Полли. - Доброго утра, миссис Гарпер! А у меня мальчишка опять потерялся. Должно быть, эту ночь он спал у вас… или у вас… а теперь боится прийти в церковь - знает, что ему будет хорошая взбучка.
Миссис Тэчер слабо покачала головой и еще больше побледнела.
- У нас его не было, - сказала миссис Гарпер, тоже начиная беспокоиться.
Лицо тети Полли выразило явную тревогу.
- Джо Гарпер, ты видел нынче утром моего Тома? - спросила она.
- Нет.
- А когда ты видел его в последний раз?
Джо попытался припомнить, но не мог сказать наверняка. Выходившие из церкви стали останавливаться. В толпе начались перешептывания. Тень беспокойства появилась на каждом лице. Детей и младших учителей засыпали вопросами. Оказалось, никто не заметил, были ли Там и Бекки на пароходике когда все возвращались домой: было ведь очень темно; никому и в голову не пришло проверить, все ли в сборе. Наконец один юноша брякнул, что, возможно, они остались в пещере. Миссис Тэчер упала в обморок. Тетя Полли зарыдала, ломая руки.
Тревожная весть переходила из уст в уста, от толпы к толпе, из улицы в улицу. Через пять минут уже трезвонили во все колокола и весь город был на ногах! Происшествие на Кардифской горе мгновенно показалось ничтожным, грабители были сразу забыты. Седлали лошадей, отвязывали лодки. Послали за пароходиком. Не прошло и получаса с момента страшного открытия, как около двухсот человек направились уже и по реке, и по суше к пещере.
Весь городок казался вымершим - так он опустел. Весь день женщины навещали тетю Полли и миссис Тэчер, пытаясь утешить их; плакали вместе с ними, и это было лучше всяких слов.
Всю томительную ночь городок ожидал известий, но когда наконец забрезжило утро, из пещеры было получено только несколько слов: “Пришлите еще свечей и провизии”. Миссис Тэчер чуть не обезумела от горя, тетя Полли - тоже. Судья Тэчер то и дело присылал из пещеры сказать, чтобы они не теряли надежды, но его слова, не приносили им утешения.
На другой день, на рассвете, старик валлиец вернулся домой, весь испачканный свечным салом и глиной и еле держась на ногах. Он нашел Гека в той самой постели, куда его уложили вчера. Мальчик был в бреду, и метался в горячке. Все врачи были в пещере, так что за больным взялась ходить вдова Дуглас, говоря, что она сделает для него все, что возможно, так как, хорош он или плох, он все-таки создание божье - не бросать же его без призора. Валлиец сказал, что у Гека есть свои добрые качества, и вдова согласилась с ним:
- Вы совершенно правы. То, что создано господом богом, имеет на себе его печать. Каждое творение его рук не может быть без божьей благодати.
К полудню в городок начали возвращаться отдельные группы до смерти усталых людей, но те горожане, у которых осталось хоть немного энергии, все еще продолжали поиски. Нового узнали только то, что в пещере обшарены все дальние галереи, куда никто не заглядывал раньше; что будут осмотрены все расселины, все закоулки, что в лабиринте коридоров там и сям мелькают вдали огоньки и что по мрачным переходам то и делю перекатывается глухое эхо отдаленных криков и пистолетных выстрелов. В одном месте, далеко от той части пещеры, которую обычно посещают туристы, нашли имена “Бекки и Том”, выведенные на камне копотью свечи, и тут же валялся запачканный салом обрывок ленточки. Миссис Тэчер узнала ленточку я разрыдалась над ней. Она говорила, что это последняя память о ее погибшем ребенке. Ничто не может быть драгоценнее, потому что это - последний предмет, с которым Бекки рассталась, перед тем как ее застигла ужасная смерть. Иные рассказывали, что во время поисков замечали вдали какой-то мерцающий свет и человек двадцать с криком радости кидались в ту сторону, пробуждая громкое эхо, но, увы, их радость была преждевременной: они находили не детей, а кого-нибудь из своих.
Так прошли три страшных дня и три страшные ночи. Тоскливо тянулись часы. Весь город впал наконец в какое-то безнадежное оцепенение. У каждого работа валилась из рук. Даже случайно сделанное открытие, что владелец таверны “Трезвость” тайно торгует спиртными напитками, при всей своей чудовищности, не взволновало почти никого. Когда больной Гек на некоторое время пришел в себя, он завел разговор о таверне и наконец спросил, смутно опасаясь услышать ужасную весть, не нашли ли чего-нибудь в таверне “Трезвость” за время его болезни.
- Нашли, - ответила вдова.
Гек дико взглянул на нее и подскочил на кровати.
- Что? Что такое нашли?
- Крепкие напитки. Водку… И таверна теперь закрыта… Ложись, дитя мое. Как ты меня напугал!
- Скажите мне только одно, только одно слово. Пожалуйста! Кто нашел? Том Сойер?
Вдова залилась слезами.
- Тише, тише, мой милый, я уже сказала: тебе нельзя так много говорить. Ты очень, очень болен.
“Так, значит, кроме водки, ничего не нашли, потому что, если бы нашли деньги, это вызвало бы страшный переполох во всем городе. Значит, сокровище исчезло на веки веков, навсегда… Но она-то о чем плачет? Странное дело! Кажется, о чем бы ей плакать?”
Эти мысли смутно шевелились в уме Гека и так утомили его, что он заснул.
“Ну вот он и спит, бедняжка, - говорила себе вдова. - “Том Сойер нашел!” Поди теперь найди Тома Сойера! Уж мало осталось таких, у кого хватает упорства и сил искать твоего Тома Сойера”.
Продолжим разбор произведений классической литературы с точки зрения Мужского Движения.
Я уже неоднократно замечал, что вроде бы известные чёрт-те с каких времён книги, кинофильмы и песни приобретают совершенно иной смысл после того, как к ним применишь постулаты МД. Наверняка авторы переворачиваются в гробу - вряд ли они ожидали, что группа мужчин, живущих в XXI веке, совершенно изменит первоначальную мысль того или иного произведения, которое прошло через невообразимую пропасть времени. А может и наоборот - довольно хихикают из мест вечной охоты: наконец-то до потомков дошло то, что автор по-настоящему хотел сказать.
Решил я покопаться в известном нам всем с детства произведении Сэмюэла Клементса, больше известного миру как Марк Твен. А именно - весёлый и задорный роман «Приключения Тома Сойера».
Не спешите! «Том Сойер» изначально не задумывался Твеном как произведение для детей и писался в стиле, предназначенном для более взрослого читателя. В русских переводах сложные недетские обороты речи смягчались переводчиками. В предисловии, правда, написано, что «книга предназначена главным образом для развлечения мальчиков и девочек» . По словам близкого друга писателя Генри Роджерса «Сэм мне как-то сказал, будто хотел просто описать жизнь обычного мальчишки, такая, какая была во времена его детства. Он был поражён, узнав, как полюбили его Тома маленькие читатели. Я посоветовал ему посвятить книгу детям: несомненно им будет это очень приятно». Видимо, Клементс сделал эту приписку уже позже, после совета друга.
Казалось бы, о каких таких межполовых отношениях может идти речь в романе о детях? Да вот, оказалось, может…
«Приключения Тома Сойера» как раз единственный роман из четырёх наиболее знаменитых крупных произведений, в котором тема МПО затрагивается. Конечно, она стоит там далеко не на первом месте, она там не главная. Не в этом заключается задача романа. Но тем не менее она там есть, из песни… тьфу ты, пардон, из книги слов не выкинешь.
Кто такой Том Сойер? Самый обычный мальчишка, обыватель северо-западных штатов, живущий в зачуханном городке на берегу Миссисипи. В меру хулиганистый троечник, раздолбай и неслух. Но при этом мужественный и добросердечный парнишка: вспомним, как он совершенно бескорыстно спас от незаслуженной петли безобидного пьяницу Мэфа Поттера, не побоявшись навлечь на себя гнев местного отморозка по прозвищу Индеец Джо.
Кто такая Бекки Тэтчер? Дочь местного судьи, судя по описанию Твена, симпатичная на вид девочка… и всё. Возможно, автор просто-напросто не стал заострять внимание на второстепенном персонаже? Может, и так, но некоторые черты героев, так или иначе связанных с образом Тома, всё же указаны. Мальчики в нём - индивидуалы. Джо Гарпер, закадычный друг - такой же пацан, как и Том, два сапога пара, но очень любит маму. Гек Финн - свободолюбивый бродяжка-беспризорник, столь же мужественный. Сид, сводный брат - стукач и подлиза. И даже появляющийся буквально один раз Бен Роджерс - «мальчик, чьих насмешек Том боялся больше всего» - насмешник и любитель поиздеваться над теми, кто даёт для этого повод.
Бекки как-то выпадает из общего сонма героев романа - она вообще никакая . Ни хорошая, ни плохая. Ни положительная, ни отрицательная. Ни рыба ни мясо. Никакими индивидуальными чертами автор её не наделил. Все проявления характера героини - до скуки обыденные, характерные для всех ОЖП-шек, сколько лет бы им не было от роду.
Прошу читателя заранее меня простить за обилие цитат. Но без этого не обойтись.
Вот как происходит первая размолвка Тома с Бекки. Том неосторожно сказал, что до нее он дружил с другой девочкой, Эми Лоуренс. Как реагирует Бекки?
«Заглянув в ее широко раскрытые глаза, Том понял, что проговорился, и замолчал, сконфузившись.
- Ах, Том! Так, значит, я не первая, у тебя уж была невеста?
И она заплакала.
Том сказал:
- Не плачь, Бекки. Я ее больше не люблю.
- Нет, Том, любишь, ты сам знаешь, что любишь.
Том попробовал обнять Бекки, но она его оттолкнула, повернулась лицом к стене и плакала не переставая…
Том достал самую главную свою драгоценность - медную шишечку от тагана, протянул ее Бекки через плечо, так, чтобы она видела, и сказал:
- Бекки, хочешь, возьми себе?
Она ударила Тома по руке, шишечка покатилась на пол.
Тогда Том твердыми шагами вышел из школы и отправился, куда глаза глядят, чтобы в этот день больше не возвращаться.
Скоро Бекки начала подозревать что-то недоброе. Она подбежала к двери; Тома нигде не было видно; она побежала кругом дома во двор; его не было и там. Тогда она позвала:
- Том, вернись. Том!..»
Что мы наблюдаем? Мы видим попытку завиноватить партнёра тем, что у него уже была пассия. В этом, понятное дело, ничего особенного нет, ну была и была, сейчас-то её нет. Но Бекки из этого совершенно незначительного факта разыгрывает целую трагедию - куда там Шекспир! Не зря же говорится: «Женщина может из ничего сделать три вещи - салат, беспорядок и катастрофу». Том неуклюже пытается оправдаться, мол, я её не люблю, но девчонка не слушает: я знаю, что любишь и точка. Вот оно, еще одно свойство взрослой женщины во всей красе: способность слушать только саму себя, любимую, так как есть всего лишь два мнения - её и неправильное. И неважно, что все эти придумки базируются на пустом месте, что она сама их изобрела только что - неважно, раз я сказала, значит, так оно и есть!
Знакомо, а?
Мальчишке надоело уговаривать подружку и он уходит. Та, сообразив, что со своей манипуляшкой перегнула палку, пытается его вернуть, но поезд уже ушёл. Том просто-напросто забил на истеричную ОЖП и решил сделаться пиратом.
Почаще взрослым мужчинам надо поступать именно так: невменяемую и уверенную в собственной непогрешимости бабу сливать незамедлительно - баборабства меньше бы стало. Выкинул и начал жить своей мужской жизнью, жизнью покорителя вершин, глубин и космических пространств. А слитая баба… ну кому какое дело до неё?
Вернувшийся пират стал героем дня. Вокруг него увиваются одноклассники и, раскрыв рты, слушают его побасёнки. Вскоре среди них нарисовалась и дочка судьи, но…
«Том решил, что теперь он может не обращать на Бекки Тэтчер никакого внимания и обойтись без нее. Достаточно ему одной славы. Он будет жить для славы. Теперь, когда он так отличился, Бекки, может быть, захочет помириться с ним. Что ж, пускай, - она увидит, что он тоже умеет быть равнодушным, как некоторые другие »
И моментально переметнулся к прежней подружке, которая с удовольствием слушала его байки и не задирала нос. Благо, уж кому-кому, а ему недостаток в общении явно не грозил. Девчонка не могла этого не заметить и в ней говно закипело. Из её бестолковой головы уже вылетел тот факт, что это она сама, своими руками оттолкнула Тома. Чего ж она тогда ожидала? Ну, наверное, что Том, охренев от радости при виде неё, кинется к ней на шею. Непонятно, правда, с какого перепугу он это должен делать, но такие мелочи ОЖП никогда не смущали. В общем, как мы видим, мышление юной леди совершенно ничем не отличается от мышления её более взрослых товарок.
Сам Твен, чего греха таить, не одобряет поведение героя: «Том еще сильнее заупрямился, вместо того чтобы сдаться». Отчего должен был сдаваться именно он, а не Бекки, первая заварившая кашу, не разъясняется.
Бекки, видимо, уже совсем потеряв голову от ревности, объявила, что, мол, приглашает всех на пикник, который, кстати, только планировался и ещё было неизвестно, позволят ли ей родители пригласить так много народу. Одноклассники, естественно, в восторге. Приглашение приняли все, кроме двоих - Тома и Эми. Эти вообще даже не услышали ничего - так были увлечены друг другом. Для самовлюблённой и эгоистичной дочки судьи это было уже слишком. И она решает мстить.
Месть была оформлена совершенно по-женски. Бекки нашла себе одноклассника-аленя и делает вид, будто задружилась с ним, но когда до нее доходит, что Тому на это наплевать, она, озлившись окончательно, выкрикивает в лицо аленю: «Да уйдите же, оставьте меня в покое! Я вас терпеть не могу!» и убегает. Алень первое время находится в непонятках - мол, чего это с ней? - а потом и до него доходит, где собака порылась.
«Он рассердился и обиделся. Докопаться до правды было нетрудно: Бекки просто воспользовалась им , чтобы досадить Тому Сойеру. Когда он об этом догадался, то еще больше возненавидел Тома . Ему захотелось как-нибудь насолить Тому, не подвергая себя риску. Учебник Тома попался ему на глаза. Случай был удобный. Он с радостью открыл книжку на той странице, где был заданный урок, и залил ее чернилами»
До боли знакомая многим картина! Алень - он и в Африке алень. Во все времена. В любом возрасте. Аналогию из взрослой жизни приводить не надо?
Бекки видела художества своего верного алешки, но… решила промолчать, как зарезанная, хотя знала, что за испорченный учебник Тома высекут. Что впоследствии и случилось. Нагадить обидчику чужими руками - это так по-женски! И просто и риска никакого!
Но не зря говорят: не рой яму другому - сам в неё попадешь! Именно так и чуть было не произошло с подлой девчонкой.
В тот же день Бекки залезла в ящик учителя и случайно порвала его любимую книгу. Кто по её мнению виноват? Ну ясно кто - Том Сойер!
«В это мгновение чья-то тень упала на страницу - на пороге стоял Том Сойер, заглядывая в книжку через ее плечо. Торопясь захлопнуть книгу, Бекки рванула ее к себе и так неудачно, что надорвала страницу до половины.
Она бросила книгу в ящик, повернула ключ в замке и расплакалась от стыда и досады.
- Том Сойер, от вас только и жди какой-нибудь гадости, вам бы только подкрадываться и подсматривать.
- Почем же я знал, что вы тут делаете?
- Как вам не стыдно, Том Сойер, вы, уж наверно, на меня пожалуетесь. Что же мне теперь делать, что делать? Меня накажут при всей школе, а я к этому не привыкла!..»
Каково? Как лазить без спроса, где не надо, так это она первая, а как отвечать - «я к этому не привыкла». Как и любая ОЖП, Бекки всех людей судит по себе - наверное, он на нее пожалуется. У неё даже в мыслях не укладывается то, что у Тома есть свой «кодекс чести», где нет места стукачеству. Оно и понятно, малолетняя ОЖП-шка такими сложностями, как мы уже убедились, не обременена.
Тут мы видим еще одно нелицеприятное свойство характера Бекки: трусость. Она, не привыкшая к наказаниям, как на иголках сидит в ожидании жестокой порки.
«- Ребекка Тэтчер (Том посмотрел на ее лицо - оно побледнело от страха), это вы разорвали, - нет, глядите мне в глаза (она умоляюще сложила руки), - вы разорвали эту книгу?»
И тут Тома внезапно поражает острый приступ баборабства. Иначе его дальнейшее поведение никак нельзя трактовать.
«Вдруг Тома словно озарило. Он вскочил на ноги и крикнул:
- Это я разорвал!
Вся школа рот разинула, удивляясь такой невероятной глупости. Том постоял минутку, собираясь с духом, а когда выступил вперед, чтобы принять наказание, то восхищение и благодарность, светившиеся в глазах Бекки, вознаградили его сторицей. Воодушевленный своим великодушием, он без единого звука выдержал жесточайшую порку, какой еще никогда не закатывал никому мистер Доббинс, и равнодушно выслушал дополнительный строгий приказ остаться на два часа после уроков…»
И ради чего это всё? Ради «восхищения и благодарности» в глазах себялюбивой и непостоянной девчонки? Ах да, еще ради пяти слов: «Ах, Том, какой ты благородный!» . Оказать Тому ответную услугу: рассказать учителю, кто в реальности испортил учебник - Бекки, конечно же, не догадалась. Ну и правильно - а зачем? Опасность-то миновала. Подумаешь, мальчишку выпороли ни за что! Он же «настояшшый мушшына», потерпит.
В конце романа Том и Бекки заблудились в пещере. Перед детьми уже в открытую оскалился призрак голодной смерти. Это уже были не игры, это по-настоящему страшно.
Обратим внимание на поведение каждого из них в момент смертельной опасности.
Том всё время ищет выход из создавшейся ситуации. Он экономит свечи, находит воду и остается возле неё. Когда, казалось, потеряна всякая надежда на спасение, он из последних сил - терять уже нечего - ползёт в боковой коридор и ему везет: он выползает на берег Миссисипи. Даже случайно встретив в пещере Индейца Джо, он, хоть и перепугался до полусмерти, всё же сохранил присутствие духа и волю к борьбе.
А Бекки? А она только и знает, что ноет, плачет и жалуется на усталость и голод. Не предпринимает абсолютно никаких усилий по спасению обоих, но не забывает за один присест умять свою долю от куска пирога, принесённого Томом.
«Том достал что-то из кармана.
- Помнишь? - спросил он.
Бекки улыбнулась через силу.
- Это наш пирог, Том…
…Том разделил кусок пополам, и Бекки с удовольствием съела свою долю, а Том только отщипнул от своей »
Заметили? Том позаботился о запасе еды - кто его знает, сколько ещё придётся блуждать по пещере - а Бекки даже не подумала об этом. Умишка, видимо, не хватило. Рыцарь рядом, он и пусть думает, а ей не пристало загружать королевские мозги столь низменными материями, как забота о пропитании. Не для того мама ягодку растила. Потом она почти в одиночку доела этот пирог, слезами вынудив Тома отдать ей остатки.
Какой вывод мы можем сделать из этого? Какую бы козу валдайскую из себя не строила дочка судьи, она оказалась абсолютно нежизнеспособна в экстремальных условиях, в ситуации, когда надо было по-настоящему, не по-книжному, бороться за свою жизнь. Она была беспомощна, как новорожденный слепой котёнок, выброшенный на мороз. Оказавшись в пещере одна, без Тома (а вероятность этого была и немалая), она там бы и осталась. Причём навсегда.
И юный возраст Бекки ровно ничего не меняет. Не секрет, что взрослые женщины, секунду назад разглагольствовавшие на тему «ну что за мужики пошли» в минуту опасности запросто прикрываются спиной этих самых мужиков и хорошо, если обладателю этой спины не забывают буркнуть «спасибо». Тому, правда, в этом плане повезло - родители девочки (но не она сама!) по достоинству оценили его поведение в пещере. Ну так и времена стояли на дворе другие, гиноцентризм еще не успел проникнуть во все сферы жизни общества…
Известно, что в человеке всё - и хорошее, и плохое - проистекает из детства. Сложно сказать, что вырастет из Тома, но уже с уверенностью можно заявить про то, что выйдет из Бекки.
Ничего хорошего.
Глава двадцатая
ТОМ ЖЕРТВУЕТ СОБОЙ РАДИ БЕККИ
В поцелуе тети Полли было что-то такое, отчего все горести Тома рассеялись, и на душе у него стало опять хорошо и легко. Он пошел в школу, и ему посчастливилось: в самом начале Лугового переулка он встретился с Бекки Тэчер. Том всегда действовал под влиянием минуты. Он, не задумываясь, подбежал к Бекки и одним духом сказал:
Сегодня, Бекки, я вел себя очень скверно и жалею об этом! Больше не буду никогда-никогда, до самой смерти! Давай помиримся… хочешь?
Девочка остановилась и презрительно посмотрела ему в лицо:
Я была бы вам очень благодарна, мистер Томас Сойер, если бы вы оставили меня в покое. Больше я с вами не разговариваю.
Она вздернула нос и прошла мимо. Том был так ошеломлен, что даже не нашелся ответить: “А мне наплевать… Недотрога!” А потом уже было поздно. Поэтому он ничего не сказал, но в душе у него вспыхнула злоба. Уныло поплелся он по школьному двору и все время жалел, что Бекки не мальчик, - вот бы здорово он ее вздул! В это время она как раз прошла мимо, и он оказал ей какую-то колкость. Она ответила тем же, и таким образом они окончательно стали врагами. Разгневанная Бекки еле могла дождаться, когда же начнутся уроки, - так ей хотелось, чтобы Тома поскорее высекли за испорченный учебник. Если и было у нее мимолетное желание выдать Альфреда Темпля, теперь оно совершенно исчезло после тех оскорбительных слов, которые только что крикнул ей Том.
Бедная! Она не знала, что ее тоже подстерегает беда.
Учитель этой школы, мистер Доббинс, дожил до зрелого возраста и чувствовал себя неудачником. Смолоду мечтал он о том, чтобы сделаться доктором, но из-за бедности принужден был довольствоваться скромной долей школьного учителя в этом захолустном городишке. Каждый день, сидя в классе, он вынимал из ящика стола какую-то таинственную книгу и урывками, в те промежутки, когда ученики не отвечали уроков, погружался в чтение. Эта книга хранилась у него всегда под замком. Не было школьника, который не сгорал бы желанием заглянуть в эту книгу, но случая не представлялось никогда. Что это за книга? У каждой девочки, у каждого мальчика были свои догадки, но догадок было много, а дознаться до правды не представлялось никакой возможности. И вот Бекки, проходя мимо учительского стола, стоявшего неподалеку от двери, заметила, что в замке торчит ключ! Можно ли было пропустить такой редкостный случай? Она оглянулась - вокруг ни души. Через минуту она уже держала книгу в руках. Заглавие “Анатомия”, сочинение профессора такого-то, ничего ей не объяснило, и она принялась перелистывать книгу. На первой же странице ей попалась красиво нарисованная и раскрашенная фигура голого человека. В эту минуту на страницу упала чья-то тень: в дверях показался Том Сойер и краем глаза глянул на картинку. Бекки торопливо захлопнула книгу, но при этом нечаянно разорвала картинку до середины. Она сунула книгу в ящик, повернула ключ и разревелась от стыда и досады.
Том Сойер! Вас только и хватает, что на всякие пакости! Какая подлость - встать за спиной и подглядывать!
Откуда же я знал, что ты тут на что-то глядишь?
Стыдитесь, Том Сойер! Вы, конечно, наябедничаете на меня и… Что мне делать? Что же мне делать? Меня высекут, уж это наверное, а меня в школе еще ни разу не секли… - Она топнула ногой и прибавила: - Ну и жалуйтесь, у вас подлости хватит! Я тоже кое-что знаю. И это скоро случится. Погодите - увидите! Гадкий, гадкий, гадкий!
Она зарыдала опять и бросилась вон из комнаты. Том остался на месте, ошарашенный ее нападением. Потом он сказал себе:
Что за глупый народ - девчонки! Никогда не секли в школе! Велика важность, что высекут! Все они - ужасные трусихи и - неженки. Понятно, я не стану фискалить и ни слова не скажу старику Доббинсу про эту дуреху… Я могу расквитаться с ней как-нибудь по-другому, без подлости. Но она все равно попадется. Доббинс опросит, кто разорвал его книгу. Никто не ответит. Тогда он начнет, как всегда, перебирать всех по очереди; спросит первого, спросит второго и, когда дойдет до виноватой, сразу узнает, что это она, даже если она будет молчать. У девчонок все можно узнать по лицу - выдержки у них никакой. Ну и высекут ее… наверняка… Попалась теперь Бекки Тэчер, от розги ей не уйти!
Подумав немного, Том прибавил:
Что ж, поделом! Ведь она была бы рада, если бы в такую беду попал я, - пусть побывает в моей шкуре сама!
И он побежал во двор и присоединился к толпе сорванцов, затеявших какую-то игру. Через несколько минут пришел учитель и начался урок. Том не особенно интересовался занятиями. Он поминутно смотрел в ту сторону, где сидели девочки, и лицо Бекки внушало ему беспокойство. Вспоминая ее поведение, он не имел ни малейшей охоты жалеть ее - и все же не мог подавить в себе жалость, не мог вызвать в себе злорадство. Но вот через некоторое время учитель увидел в книге Тома пятно, и все внимание мальчика было поглощено его собственным делом. Бекки на мгновение вышла из своего мрачного оцепенения и обнаружила большой интерес к происходящей перед нею расправе. Она знала, что все уверения Тома, будто он не обливал своей книги чернилами, все равно не помогут ему. Так и случилось. За то, что он отрицал свою вину, его наказали больнее. Бекки думала, что она будет рада, и пыталась уверить себя, что действительно радуется, но это было не так-то легко. Когда дело дошло до розги, Бекки захотелось встать и сказать, что во всем виноват Альфред Темпль, но она сделала над собой усилие и заставила себя сидеть смирно. “Ведь Том, - размышляла Бекки, - наверняка наябедничает, что это я разорвала картинку. Так вот же, не скажу ни слова! Даже если бы надо было спасти ему жизнь!”
Том получил свою порцию розог и вернулся на место, не чувствуя большого огорчения. Он думал, что, может быть, и вправду как-нибудь нечаянно во время драки с товарищами опрокинул чернильницу на книгу. Так что отрицал он свою вину только для формы, только оттого, что таков был обычай, и он лишь из принципа твердил о своей правоте.
Прошел целый час. Учитель сидел на троне и клевал носом. От гуденья школьников, зубривших уроки, самый воздух стал какой-то сонный. Мистер Доббинс выпрямился, зевнул, отпер ящик стола и нерешительно потянулся за книгой, словно не зная, взять ее или оставить в столе. Большинство учеников смотрели на это весьма равнодушно, но среди них было двое таких, которые напряженно следили за каждым движением учителя. Несколько минут мистер Доббинс рассеянно нащупывал книгу, затем вынул ее и уселся поудобнее в кресле, готовясь читать. Том бросил взгляд на Бекки. У нее был беззащитный, беспомощный вид, точно у затравленного кролика, в которого прицелился охотник. Том моментально забыл свою ссору с ней. Скорее на помощь! Надо сейчас же что-нибудь предпринять, сейчас же, не теряя ни секунды! Но самая неотвратимость беды мешала ему изобрести что-нибудь. Великолепно! Блестящая мысль! Он подбежит, схватит книгу, выскочит в дверь - и был таков! Но он чуточку поколебался, и удобный момент был упущен: учитель уже открыл книгу. Если бы можно было вернуть этот миг!
“Слишком поздно, теперь для Бекки уже нет никакого спасения”.
Еще минута, и учитель обвел глазами школу. Все глаза под его взглядом опустились. В этом взгляде было что-то такое, отчего даже невиновные затрепетали в испуге. Наступила пауза; она тянулась так долго, что можно было сосчитать до десяти. Учитель все больше распалялся гневом. Наконец он спросил:
Кто разорвал эту книгу?
Ни звука. Можно было бы услышать, как упала булавка. Все молчали.
Учитель впивался глазами в одно лицо за другим, ища виновного.
Бенджамен Роджерс, ты разорвал эту книгу?
Нет, не он. И опять тишина.
Джозеф Гарпер, ты?
Нет, не он. Тревога Тома с каждым мигом росла. Эти вопросы и ответы были для него медленной пыткой. Учитель оглядел ряды мальчиков, подумал немного и обратился к девочкам:
Эмми Лоренс?
Та отрицательно мотнула головой.
Греси Миллер?
То же самое.
Сюзен Гарпер, это сделала ты?
Нет, не она. Теперь очередь дошла до Бекки Тэчер. Том дрожал с головы до ног; положение казалось ему безнадежным.
Ребекка Тэчер (Том взглянул на ее лицо: оно побелело, от страха), ты разорвала… нет, гляди мне в глаза… (она с мольбой подняла руки) ты разорвала эту книгу?
Тут в уме у Тома молнией пронеслась внезапная мысль. Он вскочил на ноги и громко крикнул:
Это сделал я!
Вся школа в недоумении поглядела на безумца, совершающего такой невероятный поступок. Том, постояв минуту, собрал свои растерянные мысли и выступил вперед, чтобы принять наказание. Изумление, благодарность, восторженная любовь, засветившаяся в глазах бедной Бекки, вознаградили бы его и за сотню таких наказаний. Увлеченный величием собственного подвига, он без единого крика перенес самые жестокие удары, какие когда-либо наносил мистер Доббинс, и так же равнодушно принял дополнительную кару - приказ остаться в школе на два часа после уроков. Он знал, кто будет ждать его там, у ворот, когда его заточение кончится, и потому не считал двухчасовую скуку слишком тяжкой…
ТОМ ЗНАКОМИТСЯ С БЕККИ
Проснувшись утром в понедельник, Том почувствовал себя очень несчастным. Он всегда чувствовал себя несчастным в понедельник утром, так как этим днём начиналась новая неделя долгих терзаний в школе. Ему даже хотелось тогда, чтобы в жизни совсем не было воскресений, так как после краткой свободы возвращение в темницу ещё тяжелее.
Том лежал и думал. Вдруг ему пришло в голову, что хорошо было бы заболеть; тогда он останется дома и не пойдёт в школу. Надежда слабая, но почему не попробовать! Он исследовал свой организм. Нигде не болело, и он снова ощупал себя. На этот раз ему показалось, что у него начинается резь в животе, и он обрадовался, надеясь, что боли усилятся. Но боли, напротив, вскоре ослабели и мало-помалу исчезли. Том стал думать дальше. И вдруг обнаружил, что у него шатается зуб. Это была большая удача; он уже собирался застонать для начала, но тут же сообразил, что, если он заикнётся о зубе, тётка немедленно выдернет зуб, - а это больно. Поэтому он решил, что зуб лучше оставить про запас и поискать чего-нибудь другого. Некоторое время ничего не подвёртывалось; затем он вспомнил, как доктор рассказывал об одной болезни, уложившей пациента в кровать на две или три недели и грозившей ему потерей пальца. Мальчик со страстной надеждой высунул из-под простыни ногу и начал исследовать больной палец. У него не было ни малейшего представления о том, каковы признаки этой болезни. Однако попробовать всё-таки стоило, и он принялся усердно стонать.
Но Сид спал и не замечал стонов.
Том застонал громче, и понемногу ему стало казаться, что палец у него действительно болит.
Сид не проявлял никаких признаков жизни.
Том даже запыхался от усилий. Он отдохнул немного, потом набрал воздуху и испустил целый ряд чрезвычайно удачных стонов.
Сид продолжал храпеть.
Том вышел из себя. Он сказал: «Сид! Сид!» - и стал легонько трясти спящего. Это подействовало, и Том опять застонал. Сид зевнул, потянулся, приподнялся на локте, фыркнул и уставился на Тома. Том продолжал стонать.
Сид сказал:
Том! Слушай-ка, Том!
Ответа не было.
Ты слышишь, Том? Том! Что с тобою, Том?
Сид, в свою очередь, тряхнул брата, тревожно вглядываясь ему в лицо. Том простонал:
Оставь меня, Сид! Не тряси!
Да что с тобою, Том? Я пойду и позову тётю.
Нет, не надо, Может быть, это скоро пройдёт. Никого не зови.
Нет-нет, надо позвать! Да не стони так ужасно!.. Давно это с тобою?
Несколько часов. Ой! Ради бога, не ворочайся, Сид! Ты просто погубишь меня.
Отчего ты раньше не разбудил меня, Том? Ой, Том, перестань стонать! Меня прямо мороз продирает по коже от твоих стонов. Что у тебя болит?
Я всё тебе прощаю, Сид!.. (Стон.) Всё, в чём ты передо мной виноват. Когда меня не станет…
Том, неужели ты и вправду умираешь? Том, не умирай… пожалуйста! Может быть…
Я всех прощаю, Сид. (Стон.) Скажи им об этом, Сид. А одноглазого котёнка и оконную раму отдай, Сид, той девочке, что недавно приехала в город, и скажи ей…
Но Сид схватил одежду - и за дверь. Теперь Том на самом деле страдал, - так чудесно работало его воображение, - и стоны его звучали вполне естественно.
Сид сбежал по лестнице и крикнул:
Ой, тётя Полли, идите скорей! Том умирает!
Умирает?
Да! Да! Чего же вы ждёте? Идите скорей!
Вздор! Не верю!
Но всё же она что есть духу взбежала наверх. Сид и Мери - за нею. Лицо у неё было бледное, губы дрожали. Добежав до постели Тома, она едва могла выговорить:
Том! Том! Что с тобой?
Ой, тётя, я…
Что с тобою, что с тобою, дитя?
Ой, тётя, у меня на пальце гангрена!
Тётя Полли упала на стул и сперва засмеялась, потом заплакала, потом и засмеялась и заплакала сразу.
Это привело её в себя, и она сказала:
Ну и напугал же ты меня, Том! А теперь довольно: прекрати свои фокусы, и чтобы этого больше не было!
Стоны замолкли, и боль в пальце мгновенно прошла. Том почувствовал себя в нелепом положении.
Право же, тётя Полли, мне казалось, что палец у меня совсем омертвел, и мне было так больно, что я даже забыл про свой зуб.
Зуб? А с зубом у тебя что?
Шатается и страшно болит, прямо нестерпимо…
Ну, будет, будет, не вздумай только хныкать опять! Открой-ка рот!.. Да, зуб действительно шатается, но от этого ты не умрёшь… Мери, принеси шёлковую нитку и горящую головню из кухни.
Тётечка, не вырывайте, не надо, не рвите его - он уже больше не болит! Провалиться мне на этом месте, если он хоть чуточку болит! Тётечка, пожалуйста, не надо! Я и так всё равно пойду в школу…
Пойдёшь в школу? Так вот оно что! Ты только для того и поднял всю эту кутерьму, чтобы увильнуть от занятий и удрать на реку ловить рыбу! Ах, Том, Том, я так тебя люблю, а ты, словно нарочно, надрываешь моё старое сердце своими безобразными выходками!
Тем временем подоспели орудия для удаления зуба. Тётя Полли сделала петлю на конце нитки, надела её на больной зуб и крепко затянула, а другой конец привязала к столбику кровати; затем схватила пылающую головню и ткнула её чуть не в самую физиономию мальчика. Миг - и зуб повис на нитке, привязанной к столбику.
Но за всякое испытание человеку даётся награда. Когда Том после завтрака отправился в школу, все товарищи, с которыми он встречался на улице, завидовали ему, так как пустота, образовавшаяся в верхнем ряду его зубов, позволяла ему плевать совершенно новым, замечательным способом. Вокруг него собралась целая свита мальчишек, заинтересованных этим зрелищем; один из них, порезавший себе палец и до сих пор служивший предметом общего внимания и поклонения, сразу утратил всех до одного своих приверженцев, и слава его мгновенно померкла. Это страшно огорчило его, и он объявил с напускным презрением, что плевать, как Том Сойер, - пустяковое дело, но другой мальчик ответил на это: «Зелен виноград!» - и развенчанный герой удалился с позором.
Вскоре после этого Том повстречался с юным парией Гекльберри Финном, сыном местного пьяницы. Все матери в городе от всего сердца ненавидели Гекльберри и в то же время боялись его, потому что он был ленивый, невоспитанный, скверный мальчишка, не признававший никаких обязательных правил. И ещё потому, что их дети - все до одного - души в нём не чаяли, любили водиться с ним, хотя это было запрещено, и жаждали подражать ему во всём. Том, как и все прочие мальчишки из почтенных семейств, завидовал отверженному Гекльберри, и ему также было строго-настрого запрещено иметь дело с этим оборванцем. Конечно, именно по этой причине Том не упускал случая поиграть с ним. Гекльберри одевался в обноски с плеча взрослых людей; одежда его была испещрена разноцветными пятнами и так изодрана, что лохмотья развевались по ветру. Шляпа его представляла собою развалину обширных размеров; от её полей свешивался вниз длинный обрывок в виде полумесяца; пиджак, в те редкие дни, когда Гек напяливал его на себя, доходил ему чуть не до пят, так что задние пуговицы помещались значительно ниже спины; штаны висели на одной подтяжке и сзади болтались пустым мешком, а внизу были украшены бахромой и волочились по грязи, если Гек не засучивал их.
Гекльберри был вольная птица, бродил где вздумается. В хорошую погоду он ночевал на ступеньках чужого крыльца, а в дождливую - в пустых бочках. Ему не надо было ходить ни в школу, ни в церковь, он никого не должен был слушаться, над ним не было господина. Он мог удить рыбу или купаться, когда и где ему было угодно, и сидеть в воде, сколько заблагорассудится. Никто не запрещал ему драться. Он мог не ложиться спать хоть до утра. Весной он первый из всех мальчиков начинал ходить босиком, а осенью обувался последним. Ему не надо было ни мыться, ни надевать чистое платье, а ругаться он умел удивительно. Словом, у него было всё, что делает жизнь прекрасной. Так думали в Санкт-Петербурге все изнурённые, скованные по рукам и ногам «хорошо воспитанные» мальчики из почтенных семейств.
Том приветствовал романтического бродягу:
Эй, Гекльберри! Здравствуй!
Здравствуй и ты, если хочешь…
Что это у тебя?
Дохлая кошка.
Дай-ка, Гек, посмотреть!.. Ишь ты, окоченела совсем. Где ты её достал?
Купил у одного мальчишки.
Что дал?
Синий билетик да бычий пузырь… Пузырь я достал на бойне.
А где ты взял синий билетик?
Купил у Бена Роджерса две недели назад… дал ему палку для обруча.
Слушай-ка, Гек, дохлые кошки - на что они надобны?
Как - на что? А бородавки сводить.
Разве? Я знаю средство почище.
А вот и, не знаешь! Какое?
Гнилая вода.
Гнилая вода? Ничего она не стоит, твоя гнилая вода!
Ничего не стоит? А ты пробовал?
Я-то не пробовал. Но Боб Та́ннер - он пробовал.
А кто тебе об этом сказал?
Он сказал Джеффу Тэчеру, а Джефф сказал Джонни Бе́йкеру, а Джонни сказал Джиму Хо́ллису, а Джим сказал Бену Роджерсу, а Бен сказал одному негру, а негр сказал мне. Вот и знаю.
Ну, так что же из этого? Все они врут. По крайней мере, все, кроме негра, его я не знаю. Но я ещё не видывал негра, который не врал бы. Всё это пустая болтовня! Теперь ты мне окажи, Гек, как сводил бородавки Боб Таннер?
Да так: взял и сунул руку в гнилой пень, где скопилась дождевая вода.
Ну конечно.
Лицом ко пню?
А то как же?
И при этом говорил что-нибудь?
Как будто ничего не говорил… Но кто его знает? Не знаю.
Ага! Ещё бы ты захотел свести бородавки гнилой водой, когда ты берёшься за дело, как самый бестолковый дуралей! Из таких глупостей, разумеется, толку не будет. Надо пойти одному в чащу леса, заприметить местечко, где есть такой пень, и ровно в полночь стать к нему спиною, сунуть в него руку и сказать:
Ячмень, ячмень да гниль-вода, индейская еда, Все бородавки у меня возьмите навсегда!
А потом надо закрыть глаза и скоро-скоро отойти ровно на одиннадцать шагов и три раза повернуться на месте, а по дороге домой не сказать никому ни слова. Если скажешь, - пропало: колдовство не подействует.
Да, похоже, что это правильный способ, только Боб Таннер… он сводил бородавки, не так.
Да уж наверно не так! Потому-то у него тьма бородавок, он самый бородавчатый из всех ребят в нашем городе. А если бы он знал, как действовать гнилой водой, на нём не было бы теперь ни одной бородавки. Я сам их тысячи свёл этой песней, - да, Гек, со своих собственных рук. У меня их было очень много, потому что я часто возился с лягушками. Иногда я вывожу их бобом.
Да, это средство верное. Я и сам его пробовал.
Берёшь боб и разрезаешь его на две части, потом режешь свою бородавку ножом, чтобы достать каплю крови, и мажешь этой кровью одну половину боба, а потом выкапываешь ямку и зарываешь эту половину в землю… около полуночи на перекрёстке дорог, в новолунье, а вторую половину сжигаешь. Дело в том, что та половина, на которой есть кровь, будет тянуть и тянуть к себе вторую половину, а кровь тем временем притянет к себе бородавку, и бородавка очень скоро сойдёт.
Верно, Гек, верно, хотя было бы ещё лучше, если бы, закапывая в ямку половину боба, ты при этом приговаривал так: «В землю боб - бородавка долой; теперь навсегда я расстанусь с тобой!» Так было бы ещё сильнее. Так сводит бородавки Джо Га́рпер, а уж он бывалый! Где только не был. - доезжал чуть не до Кунвиля… Ну, а как же ты сводишь их дохлыми кошками?
А вот как. Возьми кошку и ступай с ней на кладбище незадолго до полуночи - к свежей могиле, где похоронен какой-нибудь плохой человек, и вот в полночь явится чёрт, а может, два и три; но ты их не увидишь, только услышишь, будто ветер шумит, а может, и услышишь ихний разговор. И когда они потащат покойника, ты брось им вслед кошку и скажи: «Чёрт за мертвецом, кот за чёртом, бородавки за котом, - тут и дело с концом, все трое долой от меня!» От этого всякая бородавка сойдёт.
Похоже на то. Сам-то ты когда-нибудь пробовал, Гек?
Нет. Но мне сказывала старуха Гопкинс.
Ну, так это верно: говорят, она ведьма.
- «Говорят»! Я наверняка знаю. Она напустила порчу на отца. Отец мне сам рассказывал. Раз он идёт и видит, что она на него напускает порчу. Он взял камень да в неё, - еле увернулась. И что же ты думаешь: в ту самую ночь он скатился во сне с навеса, пьяный, и сломал себе руку.
Боже мой, страсти какие! А как же он догадался, что это она напустила порчу?
Для отца это - плёвое дело. Он говорит: если ведьма пялит на тебя свои глазищи, ясно - она колдует. Хуже всего, если она при этом бормочет; это значит - она читает «Отче наш» навыворот, задом наперёд, - понимаешь?
Слушай-ка, Гек, ты когда будешь пробовать кошку?
Нынче ночью. Я так думаю, черти наверняка придут в эту ночь за старым грешником Ви́льямсом.
Да ведь его ещё в субботу похоронили, Гек! Они, поди, уж утащили его в субботнюю ночь!
Глупости! До полуночи они не могли утащить его, а в полночь настало воскресенье. В воскресенье черти не очень-то бродят по земле.
Верно, верно. Я и не подумал… Возьмёшь меня с собой?
Конечно, если ты не боишься.
Боюсь! Ну вот ещё! Ты не забудешь мяукнуть?
Не забуду… И если тебе можно выйти, ты сам мяукни в ответ. А то в прошлый раз я мяукал, мяукал, пока старик Гейс не стал швырять в меня камнями, да ещё приговаривает: «Чёрт бы побрал эту кошку!» Я выбил ему стекло кирпичом, - только ты смотри не болтай.
Ладно. В ту ночь я не мог промяукать в ответ: за мной следила тётка; но нынче непременно мяукну… Слушай, Гек, что это у тебя?
Так, пустяки - просто клещ.
Где ты его нашёл?
Что возьмёшь за него?
Не знаю. Неохота его продавать.
Ну и не надо! Да и клещ-то крохотный.
Ну, ещё бы! Чужого клеща всегда норовят обругать. А для меня и этот хорош.
Клещей в лесу пропасть. Я сам мог бы набрать их тысячу, если бы захотел.
За чем же дело стало? Что же не идёшь набирать?.. Ага! Сам знаешь, что не найдёшь ничего. Этот клещ очень ранний. Первый клещ, какой попался мне нынче весной.
Слушай, Гек, я дам тебе за него свой зуб.
Том достал бумажку и осторожно развернул её. Гекльберри сумрачно глянул на зуб. Искушение было сильнее. Наконец он спросил:
Настоящий?
Том вздёрнул верхнюю губу и показал пустоту меж зубами.
Ну ладно, - сказал Гекльберри. - Значит, по рукам!
Том положил клеща в коробочку из-под пистонов, ещё недавно служившую тюрьмой для жука, и мальчики расстались, причём каждый чувствовал, что стал богаче.
Дойдя до школы - небольшого бревенчатого дома, стоявшего в стороне от всех прочих зданий, - Том зашагал очень быстро, словно добросовестно спешил на урок. Он повесил шляпу на колышек и с деловитой торопливостью устремился к своей скамье. Учитель, восседая, как на троне, на высоком плетёном кресле, мирно дремал, убаюканный мерным жужжанием класса. Появление Тома разбудило его.
Томас Сойер!
Том знал, что, когда учитель зовёт его полным именем, это не предвещает ничего хорошего.
Подите сюда!.. Ну, сэр, а сегодня почему вы изволили опоздать?
Том хотел было соврать что-нибудь, но в эту минуту в глаза ему бросились золотистые косы, которые он сразу узнал благодаря электрическому току любви. Он увидел, что единственное свободное место на той половине класса, где сидели девочки, было рядом с ней, и моментально ответил:
Я остановился на улице поболтать с Гекльберри Финном.
Учитель окаменел от изумления: он растерянно уставился на Тома. Гудение в классе смолкло. Школьники спрашивали себя, не сошёл ли с ума этот отчаянный малый. Наконец учитель сказал:
Что… что ты сделал?
Остановился на улице поболтать с Гекльберри Финном!
Ошибиться в значении этих слов было невозможно.
Томас Сойер, это самое поразительное признание, какое я когда-либо слыхал. За такую вину линейки мало. Снимите куртку!
Рука учителя трудилась, пока не устала. Пук розог стал значительно тоньше. Затем последовал приказ:
Теперь, сэр, ступайте и садитесь с девочками! И пусть это послужит вам уроком.
Ученики захихикали. Это как будто сконфузило Тома. Но на самом деле его смущение было вызвано другим обстоятельством: он благоговел перед неведомым ему божеством и мучительно радовался своей великой удаче. Он присел на краешек сосновой скамьи.
Девочка вздёрнула нос и отодвинулась. Все кругом шептались, перемигивались, подталкивали друг друга, но Том сидел смирно, облокотившись на длинную низкую парту, и, по-видимому, прилежно читал. На него перестали обращать внимание; класс опять наполнился унылым гудением. Мало-помалу мальчик начал поглядывать исподтишка на соседку. Та заметила, надула губы и на целую минуту отвернулась. Когда же она глянула украдкой в его сторону, перед нею лежал персик. Девочка отодвинула персик. Том мягким движением снова придвинул его. Она опять оттолкнула персик, но уже без всякой враждебности. Том терпеливо положил персик на прежнее место, и она уже не отодвигала его.
Том нацарапал на грифельной доске: «Пожалуйста, возьмите, - у меня есть ещё». Девочка посмотрела на доску, но лицо её осталось равнодушным. Тогда он начал рисовать на доске, прикрывая свой рисунок левой рукой. Девочка на первых порах притворялась, будто не обращает внимания, но затем еле заметными признаками стало обнаруживаться её любопытство. Мальчик продолжал рисовать, будто ничего не замечая. Девочка сделала было попытку подглядеть исподтишка, что он рисует, но Том опять-таки и виду не подал, что замечает её любопытство. Наконец она сдалась и попросила нерешительным шёпотом:
Дайте посмотреть!
Том открыл часть карикатурно-нелепого дома с двумя фасадами и трубой, из которой выходил дым в виде штопора. Девочка так увлеклась рисованием Тома, что позабыла обо всём на свете. Когда Том кончил, она бросила взгляд на рисунок и прошептала:
Какая прелесть! Нарисуйте человечка!
Художник поставил во дворе перед домом человека, похожего на подъёмный кран, и такого высокого, что для него не составило бы никакого труда перешагнуть через дом. Но девочка была не слишком требовательна. Она осталась довольна чудовищем и прошептала:
Какой красивый! Теперь нарисуйте меня.
Том нарисовал песочные часы, увенчанные круглой луной, приделал к ним тонкие соломинки ручек и ножек и вооружил растопыренные пальчики громаднейшим веером.
Ах, как хорошо! - сказала девочка. - Хотела бы я так рисовать!
Это нетрудно. Я вас научу.
В самом деле? Когда?
На большой перемене. Вы ходите домой обедать?
Если вы останетесь, и я останусь.
Ладно. Вот здорово! Как вас зовут?
Бекки Тэчер. А вас? Впрочем, знаю, - Томас Сойер.
Меня называют так, когда хотят высечь. Когда я веду себя хорошо, меня зовут Том. Вы зовите меня Том. Ладно?
Том опять начал писать на доске, пряча написанное от Бекки. Но теперь она перестала стесняться и попросила показать, что там такое.
Том отговаривался:
Право же, тут нет ничего!
Нет, есть!
Нет, нету; да вам и смотреть-то не хочется.
Нет, хочется! Правда, хочется. Пожалуйста, покажите!
Вы кому-нибудь скажете.
Не скажу, честное-пречестное-распречестное слово, не скажу!
Никому, ни одной живой душе? До самой смерти?
Никому не скажу. Покажите же!
Да ведь вам вовсе не хочется…
Ах, так! Ну, так я всё равно посмотрю!
И своей маленькой ручкой она схватила его руку; началась борьба, Том делал вид, будто серьёзно сопротивляется, но мало-помалу отводил руку в сторону, и наконец открылись слова: «Я вас люблю!»
Гадкий! - И девочка больно ударила его по руке, однако покраснела, и было видно, что ей очень приятно.
В то же мгновение Том почувствовал, что чья-то рука неотвратимо и медленно стискивает его ухо и тянет кверху всё выше и выше. Таким способом он был препровождён через весь класс на своё обычное место под перекрёстное хихиканье всей детворы, после чего в течение нескольких страшных минут учитель простоял над ним, не сказав ни единого слова, а затем так же безмолвно направился к своему трону. Но хотя ухо у Тома продолжало гореть от боли, в сердце его было ликование.
Когда класс успокоился, Том самым добросовестным образом попытался углубиться в занятия, но в голове у него был ужасный сумбур. На уроке чтения он сбивался и путал слова, на уроке географии превращал озёра в горы, горы в реки, а реки в материки, так что вся вселенная вернулась в состояние первобытного хаоса. Потом во время диктовки он так исковеркал самые простые слова, что у него отобрали оловянную медаль за правописание, которой он вот уже несколько месяцев так чванился перед всеми товарищами.
