Корабль «Летучий Голландец. Дейви джонс - капитан "летучего голландца"

Дробились минуты, пространство давило на плечи.
И мир накренился, и небо упало в меня…
Владимир Плющиков

Возникни нужда определить наиболее кровавую веху в истории Фландрии, вторая половина XVI века, без сомнений, завоевала бы сей неприглядный титул. Пора герцога Альбы, гёзов и легендарного Тиля Уленшпигеля, когда пепел сожжённых мятежников «стучал в сердца» восставших, была с избытком окутана заревом костров и окрашена в привычно идущие рядом оттенки красного и чёрного. Тем необычнее, что совсем иное колористическое решение выбрал для данной эпохи Йос Стеллинг: на контрасте чёрного и белого, в зеленовато-болотных и коричневых тонах, родственных полотнам голландских живописцев и созвучных самому месту действия («Фландрия» с нидерл. — «низменное болото»), но отнюдь не времени. Увидел по-своему и выстроил в её реалиях кинопрозу, поэтичнее которой не было, нет и, возможно, не будет в его карьере. В немалой степени тому способствовали как художественные приёмы, так и натура главного героя фильма. В детстве он оказался вовлечённым внутрь сказочного мира, подпал под влияние чудесной выдумки. Менестрель Компанелли, аналог странствующего Эгля из другой притчи, сотворил для мальчика персональную мечту под алыми парусами: несбыточный корабль-призрак, симбиоз любви, счастья и… вечного одиночества.

Опережая души, дважды встретятся в кадре руки — мужская и женская. Их приветственный танец обещает скорую встречу пары, как шум наследственной раковины, когда она приложена к уху, обещает море. Опережая препятствия, дважды Голландец слижет с ладони солёную влагу: прозрачную, а позже — багряную. Опережая опасности, дважды женщина подарит рождение тому, кому суждено будет нести дальше легенду о Летучем голландце с красными парусами и чёрными мачтами, с гальюнной фигурой одноглазого льва. Романтический настрой не покинет рассказчика ни на секунду, впрочем, как и чувство юмора: в выгребной яме посреди двора феодала, родственнице истинной навозной кучи, можно найти сокровище, а благодаря золотому потиру — принять фиктивное причастие накануне очередного судьбоносного витка. Путь к заветной цели через все природные стихии, от земли к воде, от воды — к воздуху, с питающим веру огнём в душе, — это и жизнеописание Голландца по образцу рыцарского романа дороги, и экзистенциальный вектор любого мыслящего существа.

В «Летучем голландце» блаженные «чудики» Стеллинга, как всегда, живут в своей собственной вселенной. Его Голландец — упорный и упоротый Дон Кихот, Рыцарь печального образа, который сражается не против ветряных мельниц, а за летучий корабль и право верить в мечты. Это одна из самых скрупулёзно воссозданных фантазий режиссёра, где под музыку Никола Пьовани, похожую на морские волны — то усмирённые, то яростные, как девятый вал, — зритель следует за героями по уникальному полисмысловому и образному пространству в пластической подаче камеры Гурта Хилтая. Будоражащая, не дающая познать себя до конца, набитая до отказа метафорами и смыслами, история бастарда развивается в двух плоскостях: сюжетной, житейской и внеконтекстной, символической, философской. Голландец противостоит на экране сводному брату или мстительному горбуну с нежданно-негаданно двойническим нагиевским ликом, а, в конечном счете, это само добро борется со злом, и проигрыши первого раз за разом стимулируют его к следующему поединку, воскрешая из небытия.

Года проскакивают за кадром невидимым скакуном в бешеном аллюре, времена года сменяют одно другое, а хромой скиталец с морем внутри и устремлённым вверх уставшим взглядом, подобно чайке Джонатану Ливингстону, безостановочно стремится к полёту. Хитрый старик с набеленной физиономией, в плаще из вороньих перьев и наставлениями на все случаи жизни утверждал, что летать умеют дети и время, но не они одни: «Летать — это не так сложно. Нужно всего лишь оторваться от земли…» И хотя рекурсии Голландца, всякий раз сопровождаемые как бы преемником Компанелли — мистическим вороном, граничат с переходом в иное измерение, они становятся символом освобождения. Но всему свой срок: камни в карманах, импровизированные якоря, не дают его телу преодолеть силу земного притяжения, а духу — вырваться за пределы материи раньше часа Х, ибо последний подъём из условного вертикального туннеля к лучам солнца будет определяющим и для него, и для всех участников повествования.

Йос Стеллинг как-то сказал, что «фильм — это искусство ассоциаций». Кинематографическая поэзия «Летучего голландца», помимо воспроизведения цветовой палитры отечественных художников, отталкивается от неприкрытого режиссёрского трепета перед несколькими мировыми шедеврами: «Андреем Рублёвым» Тарковского, картинами Рембрандта и литературными образами Пушкина. Несмотря на то, что Стеллинг всё-таки убедительнее играет на родной территории и с родными персоналиями, эта национальная костюмная лента буквально вдыхает новую жизнь в хрестоматийных пушкинских героев. На какой-то момент в сознание закрадывается шальная мысль: а не попал ли ты в вольное переложение «Сказок» Александра Сергеевича, проиллюстрированных Босхом и Брейгелем, ибо «там русский дух… там Русью пахнет!»? Официально обозначенная в «Девушке и смерти» и никогда не скрываемая, тяга к творческому наследию поклонника женских ножек и содержателя на цепи кота учёного в действительности реализовалась постановщиком ещё в работе о стрелочнике, эдаком станционном смотрителе, пусть и из романа Жана-Поля Франссенса. В «Голландце» же постоянно и явственно слышатся отголоски поэмы «Руслан и Людмила». Налицо полный спектр её героев: ищущий украденную возлюбленную Руслан, старец-менестрель, злобный карлик и даже громадная голова посреди поля. Выразительные персонажи выглядят ещё выразительнее ввиду преклонения Стеллинга перед магией освещения. Способная «обрядить ярким перламутром» человека или неодушевлённый предмет, она, по мнению истового последователя Рембрандта, «самое дорогое, что есть в кино». Так ли необходимы развёрнутые, точно «вереница длинных, скучных дней», диалоги, если с помощью света и тени автор ведёт рассказ более чем успешно? На белой одежде отчётливее видны пятна грязи, а те же апостериорные знания при использовании их на съёмочной площадке приводят к тому, что мрак крепости в сцене свидания с Голландцем Третьим усугубляет свечение души Голландца Второго сквозь бледность его лица до предела. Заключительный же кадр фильма и вовсе подобен светозарной иконе, а потому вслед за ним и добавить нечего. Ведь созерцание икон не есть акт эстетического любования — после этого важно уметь тихо уйти. Внутренне обогащённым и со взором если не в вечность, то в небо или в себя самого…

Тебе сказать не должен боле:
судьба твоих грядущих дней,
мой сын, в твоей отныне воле.
(А. С. Пушкин)

Согласно легенде вполне реальный корабль с таким названием существовал на рубеже XV и XVI веков. А командовал им отчаянный «морской волк», голландский капитан Ван дер Страатен, страшный упрямец, пьяница и богохульник. Как-то он вел свое судно из Европы в Индию, а когда огибал Африку у мыса Бурь, ныне известного как мыс Доброй Надежды, налетела буря, и на море поднялся страшный шторм. Экипаж и пассажиры принялись умолять капитана, укрыться от непогоды в бухте и переждать ее. Но Ван дер Страатен был в стельку пьян и проявил свое упрямство.

Штурман с несколькими матросами решили оттащить капитана от штурвала и запереть в рубке, но когда они приблизились Ван дер Страатен выхватил пистолет и пристрелил штурмана, после чего спихнул его за борт на корм рыбам без церковного напутствия.

Дальше, согласно легенды, случилось нечто сверхъестественное. Вдруг море как по мановению волшебной палочки стихло. И сверху в луче света прямо на капитанский мостик спустился посланец Бога – ангел с крыльями. Наверное, он хотел вразумить «морского волка», а потому заговорил с ним:

Ты очень упрямый и жестокий человек, капитан…

Пьяный Ван дер Страатен не захотел слушать нравоучений на корабле, где считал себя хозяином, а потому выхватил из-за пояса второй пистолет и выстрелил в непрошенного гостя. Но пистолет разорвался в его руке, осветив на миг лицо капитана красным светом. Ван дер Страатен распалился еще больше и крикнул посланцу небес:

Убирайся с моего корабля! Я не просил тебя о тихой погоде. Где буря? Верни бурю! И пусть хоть дьявол, хоть сам Господь Бог преградят мне путь, я не сверну и все равно пройду в Индийский океан!

Как смеешь ты бросать вызов высшим силам?! Так будь ты проклят, капитан, проклят навеки! Отныне, капитан, вином для тебя будет горькая желчь, а пищей – раскаленное железо. Ты никогда не умрешь, но и к берегу пристать не сможешь - будешь вечно бороздить моря и приносить несчастье всем, с кем ты встретишься на пути».

Грянул гром, сверкнула молния. И тотчас матросы его превратились в скелеты в полуистлевшей одежде, а сам Ван дер Страатен – в зловещего мертвеца стоящего на капитанском мостике.

Двойники

С тех пор корабль проклятого капитана – «Летучий голландец», блуждает по морям всего света, и даже в полный штиль его паруса надуты и мачты скрипят, словно в бурю. Говорят, что призрак «Летучего Голланца» сулит беду морякам, увидевшим его. Поэтому те страшатся встречи с ним и прибивают на удачу к мачтам лошадиные подковы.

Чаще всего «Летучий Голландец» видят возле мыса Доброй Надежды. 11 июля 1881 года, когда в этот мыс огибал британский военный фрегат «Бакканте», в его судовой журнал была внесена запись: «Во время ночной вахты наш траверз пересек «Летучий голландец». Сначала появился странный красноватый свет, исходивший от корабля-призрака, и на фоне этого свечения четко вырисовывались мачты, снасти и паруса брига». На следующий день впередсмотрящий, первым заметивший корабль-призрак, сорвался с мачты и разбился насмерть. А вскоре внезапно заболел и умер командир эскадры.

Со временем у «Летучего голландца» появилось множество двойников, которым тоже присваивают нарицательное имя призрачного корабля Ван дер Страатена. И появление двойников «Летучего Голландца» тоже нередко связано с преступлением.

Буквально кишит «Летучими Голландцами» песчаная отмель в пяти милях от английского города Дила в графстве Кент, которую зовут «Песками Гудвина». Говорят, что в районе Песков Гудвина в кораблекрушениях погибло около 50 тысяч человек. А самым известным затонувшим там судном считается трехмачтовая шхуна «Леди Лавин-бонд». Плавание этого судна изначально было обречено на риск, поскольку капитан взял с собой в рейс свою невесту Аннету. А все моряки в те времена были убеждены, что женщина на корабле - к несчастью. Трагедия произошла 13 февраля 1748 года. На руку красавицы Аннеты также претендовал помощник капитана, но она предпочла его начальника. Во время плавания помощник, постоянно лицезрея свою любимую, которая должна стать женой другого, не выдержал душевного напряжения. И начал действовать по принципу: «Так не доставайся же ты никому». Он убил рулевого и направил судно на рифы. Никто из находившихся на борту «Леди Лавин-бонд» не спасся. С тех пор через каждые пятьдесят лет 13 февраля призрак этого корабля отчетливо виден в районе Песков Гудвина.

У берегов США гиблым местом считается побережье возле Блок-Айленда, что рядом с Род-Айлендом. В 1752 году у этих берегов потерпел крушение голландский корабль «Палатин», который доставлял из Европы в Филадельфию группу эмигрантов – голландцев и немцев. Поскольку эмигранты взяли с собой в дорогу все, что у них было самого ценного, то они представляли собой лакомую добычу для злоумышленников.

Пассажиров «Палатина» у побережья Новой Англии ограбили и умертвили. Однако версии происшедшего расходятся. По одной из них, на пассажиров напали матросы «Палатина», которые сначала расправились с капитаном, чтобы он не смог помешать им. Завладев ценностями, матросы сели в шлюпки и покинули корабль, бросив пассажиров на произвол судьбы. И вскоре те погибли в морской пучине, наскочив на прибрежные скалы. По другой версии матросы пассажиров не грабили. Просто судно ложными огнями заманили на скалы береговые пираты, которых называли «блок-айлендские крушители». Ограбив потерпевшее крушение судно, пираты сожгли его вместе с командой и пассажирами, находившимися на борту. Жители Блок-Айленда довольно часто видят призрачный «Палатин», который считается предвестником бури.

Однако самое страшное – это не просто увидеть «Летучий Голландец», а подвергнуться его нападению.

Супруги-яхтсмены Олле и Ленна Лентонен рассказывали журналистам как в Карибском море их яхту «Рокеус» взяли на абордаж пираты с «Летучего Голландца». Когда супруги Лентонен увидели старинный фрегат, на мачте которого развевался черный флаг с изображением черепа и скрещенных костей, они решили, что стали свидетелями киносъемок. Но когда с фрегата начали палить из пушек, Олле понял, что что-то здесь не так, от греха подальше он остановил свое судно и бросил якорь. Вскоре в борта яхты впились абордажные крючья, а на ее палубе появились два десятка страшных пиратов. Джентльмены удачи пощадили добровольно сдавшихся супругов Лентонен и лишь привязали их к мачте, после чего занялись грабежом.

Позже Олле рассказывал:

Они забрали наши деньги, запасы продуктов и алкоголя, все украшения жены. Все это время никто из пиратов не обратился к нам ни с единым словом. То, что не хотели брать, они уничтожали, с яростью разбивали на куски и выбрасывали за борт. А когда покидали яхту, порезали нам весь парус, сломали мачту, а навигационные приборы забрали с собой.

Но самое интересное, что пираты явно были живыми мертвецами. От их корабля несло гнилью, а от корсаров – трупным запахом. Их кожа была пепельного цвета, а глазницы – пустыми. Ленна рассказывала:

Веревки будто бы опутывали нас сами. Я чувствовала кладбищенский смрад и теряла сознание от изумления. Я поняла, что это, наверное, дУхи. Вместе с тем меня удивило, когда один из них залпом выпил бутылку нашего «Джони Уолкера». Никогда бы не подумала, что дУхи пьют.

Спас супругов Лентонен, дрейфовавших трое суток в море, проходивший мимо рыболовный траулер, который отбуксировал их порушенную яхту в порт на Гренаде.